Юлия Покровская

Из французской поэзии

Виктор Гюго (1802 1885)

Прогулки среди скал

Первая прогулка

***

В средине бухты вихрь из алебастра пены

Воронки тайные здесь поднялись со дна,

Чтоб раковину здесь качала неизменно

На черной глади вод позникшая волна

Зачем тебе нужна, о Боже, урна эта?

Как знать, что из нее выходит по ночам,

Чем наполняешь ты ее в часы рассвета,

Когда она лежит открыта всем лучам?

И облако воды ее слегка туманит,

Но урагана рев и буря не смутит.

Все изменяется, она лишь не обманет

Вихрь, силы накопив, придаст ей прежний вид.

почтительный рыбак уверен: эти воды

Благословляют в путь раз в год под Рождество

Младенцев умерших. Взлетают к небосводу

Здесь ангелы, забыв земное естество.

И я прошу: Господь! Оставь же чашу млечной!

Пусть будет вопреки всему она бела!

И сохранится пусть в груди природы вечной

Лик справедливости средь всяческого зла!

Вторая прогулка

Морской прибой белит, земля пятнает пену,

И злато с серебром роднится в складках волн.

Я погружаюсь в шум эфира постепенно

Огромен и далек, он тишиною полн.

Дитя на берегу поет, а море грозно.

Но кто велик? Кто мал? Попробуй, различи.

Всем равно дал Господь: над всеми небо звездно,

И солнце равно шлет всему свои лучи.

Как жалок наш уход, но как мечты могучи!

Душа покинет плоть и остается прах.

Но два больших крыла несут нас выше тучи

Любовь и Мысль, даря и силы, и размах.

Изящество во всем. И мощь, и постоянство.

Птенцы спешат домой и в гавань корабли.

Пора на отдых всем. я слушаю пространство

И поцелуев дрожь от неба до земли.

А ветер гнет тростник на скалах, где безлююно,

И детский голос он, и песню гонит вдаль.

О ветер! Всю траву тебе согнуть нетрудно,

все песни прочь прогнать нетрудно и не жаль.

Но это мелочь: здесь все нежностью так полно.

Врачуя боль обид, немыслимый покой

Из голубых глубин несут морские волны

В глубины наших душ, где сумрак голубой.

Третья прогулка

Спешило солнце вниз, и темнота сгущалась,

Скрывая горизонт. На камне, солнцу рад,

Старик, которому недолго жить осталось,

Сидел, задумчивые, и наблюдал закат.

То был пастух, чья жизнь прошла в горах со стадом.

Когда-то бедет, юн, свободен и счастлив,

В то время, как гора и тень бежали рядом,

На флейте он любил веселый петь мотив.

Теперь, богат и стар, семьей обремененный,

С душой, где прошлое звенит, как паруса,

Пока его стада, спускаясь, щиплют склоны,

отдельно от земли он видит небеса.

Окончившийся день грядущего дороже.

Пастух мечтает, он с лазурью вечной слит.

И океан пред ним лежит, с надеждой схожий

На справедливый суд вблизи могильных плит.

Безлюдно море здесь. И горы тишь хранили,

И ветры в солнечный затихли миг,

Когда старик смотрел, как солнце заходило,

А солнце видело, как умирал старик.

Четвертая прогулка

Как хороши, мой Бог, под солнцем склоны гор,

Как небо светится, как море грациозно.

Пусть мимолетны дни, но знаю с давних пор,

Что вечность разглядить с их помощью не поздно.

Безумства, страсти, прочь! Не слушай их, душа.

Так близко к Богу ты еще не подходила.

В глаза мои закат глядит, огнем дыша,

И море говорит, и трепет мне внушило.

О будь благословен и друг, и недруг мой!

Не жалко жизнь отдать любви и размышленью.

Дурак лишь славы ждет, борясь с самим собой,

А я хочу любить и берегу мгновенья.

Где солнце кануло, там родилась звезда.

Гнездо поет. прибой стал тих и осторожен.

Великолепен час заката, как всегда.

Как велика душа! Как человек ничтожен!

Все на своих местах. Здесь море, пламя там.

Но разве до конца понятен нам Всевышний?

Все голос подает. И слово по слогам

Я собирать готов. И ни один не лишний.

Мой голос ввысь летит за гласом бездны вслед.

С горами я молюсь, мечтаю с морем вместе.

Природа фимиам! Не исчерпать. О нет!

Но быть кадильницей я удостоен чести.

***

Data fata secutus...
Devise Saint-John*

Два года веку! Рим видней, чем Спарта, стал,

Уже Наполеон за Бонапартом встал.

Под маской консула сквозь пропези глазные,

Лик императора виднелся не впервые.

В старинном городке испанском Безансон

Тогда, как зернышко, ветрами занесен,

Родился мальчик, в ком смешалась кровь Бретани

И Лотарингии. Бледнее белой ткани,

Как призрак немощен, он смертью был влеком

Все отступились. Мать одна была при нем.

Клонилась голова на тростниковой шее

Не знали, колыбель иль гроб ему нужнее.

Ребенок тот, кого жизнь вычеркнуть могла,

Кого назавтра ночь небытия ждали,

Был я.

         Когда-нибудь вам расскажу об этом

Какому молоку, з аботам и обетам

Помилованьем был своим обязан я,

Как не смирилась мать, мне дважды жизнь даря.

Мой ангел, на детей, не обделив кого-то,

Изливший всю любовь без меры и без счета.

О матери любовь! Ее нельзя забыть.

Хлеб это Божий цел всегда, как ни делить!

Под отчим кровом стол всегда стоит на месте

Здесь каждому есть часть и целое всем вместе.

Когда-нибудь мою болтунью-старость ночь

Разговорит вовсю, чтоб рассказать помочь,

О том, как слава шла с проклятьями бок о бок

Вслед императору, как мир шатался, робок.

Дыхание грозы, все втягивая, жгло,

И с детства моего, увы, не обошло.

Ведь если аквилон обрушился, как бремя,

То, корчась, океан терзает в то же время

Трехпалубный корабль, что с бурей спорить мог,

И сорванный с куста беспомощный листок.

Нестарым будучи, но много пережившим,

Я память обо всем храню, со мною бувшем.

Нетрудно разглядеть в глубоких складках лба,

Как часто недобра была ко мне судьба.

И если бы старик, чей пыл уже растрачен,

Кто падает без сил, желаньем озадачен,

Мне в душу заглянул, где мысль моя живет,

Все обманувшее, как недозрелый плод,

Увидел боль обид и горечь всех страданий,

Он отшатнулся б, как от бездны в океане.

Вся молодость прошла любось и скорбь, и труд

Без счастья, без надежд. О пусть мне их вернут!

Хоть в возрасте моем легко мечтой плениться,

Нет в сердце ни одной нетронутой страницы.

И если иногда, мне переполнив грудь,

Летят мои стихи по свету в дальний путь,

И если я хочу любовь и боль обмана,

Иронией прикрыв, скрывать в углу романа,

Подмостки расшатать фантазией своей,

Глазами встретиться хоть раз с тобпой людей,

Рожденных мной, живых и настоящих,

И голосом моим с народом говорящих,

И если голова горнило для ума,

Где плавится, дымясь, поэзия сама,

Ччудесную строку-отливку выдавая,

Которая летит, до неба доставая,

То это все судьба, жизнь, слава, смерть и труд.

Так за волной волна, ряды сомкнув, идут.

Во благо ли, во зло все, что души коснется,

Хрустальным звуком в ней немедля отзовется.

В ней столько голосов ждет часа своего,

Что Бог ее вложил, как эхо, в центр всего.

Но что ж, плохие дни я прожил безупречно.

Забыв, куда иду, откуда помню вечно.

И шторм со всех сторон с прорывами огня,

Не сбил меня с пути, но волновал меня.

И грязи в сердце нет, нет гнилостного ила,

Могу сказать: ничто лазурь не замутило!

Закончив петь, теперь я слушаю, смотрю,

Храм императору погибшему творю,

Свободу полюбив за вкус плодов прекрасных,

Закона ради трон, власть ради всех несчастных.

И крови собственной я верен, наконец:

Дитя Вандеи мать, солдатом был отец!